...толи я ангел, толи попросту псих...
5 апреля. Вторник. День.
Приезжаю в училище, а нам сообщают потрясающую новость о том, что практики не будет. Ну мы с Танюшей сначала зашли в Ассамблею, отпечатали ей для моделирования одни лист. Потом уже пошли к метро, плавно думая, куда бы поехать погулять, т.к. в такую классную погоду домой не хочется. Сначала думали просто в центре погулять, а потом вдруг вспомнили, что собирались этот четверг потратить на то, чтоб съездить в СЗПИ, узнать, как там и что. И подумали, зачем ждать четверга? В итоге поехали до канала Грибоедова, там через арку—по площади вышли на Миллионную и пешочком пошли в здание института. По пути ко мне какой-то хач пристал—вообще, за горло рукой захватил, а я этого совершенно не переношу... Мне охренительно мерзко от такой наглости стало. И даже не то, чтобы страшно, а просто—мерзко. Все-таки, со мной Танюшка была, и, если что, мы бы такого визгу наделали в два голоса. Но и так нормально справились... Просто... сука-мужик. Мерзко. Я такая была... не испуганная—ЗЛАЯ. Моя шея—запретная зона для чужих рук. Мое самое уязвимое психологически место.
Дошли до СЗПИ, а приемная комиссия в другом помещении. Идем туда. По пути раздается звонок. Макс. Я долго думаю, брать-не брать, т.к. всякими выяснениями отношений наелась дальше некуда. Беру. Он спрашивает, чего я мимо него прошла. Я в ауте. Когда? На Дворцовой? Mother fucking... sheet. Да, надо же, а я и не заметила... Сказал, что я похорошела... А разве я когда-нибудь была НЕ красивой? По-моему нет... Решили на обратном пути случайно пересечься... Не знаю, зачем так решили. Наверно, я просто захотела на него посмотреть после всех наших итальянских страстей. Интересно посмотреть на человека, которого не видел после того, как с ним расстался.
В приемной комиссии выяснили почти все, что хотели. Почти всем остались довольны. ПОЧТИ.
Дворцовая площадь. Максим. С каким-то очередным «просто знакомым». С какой-то очередной бутылкой пива. С какой-то очередной сигаретой. Одну за одной. Вроде, теперь это был «Петр». Гадость мерзостная, насколько я помню, хуже его вечного «Союз-Аполлона». Нахал, ляпнул при Танюше, что я курила. Правда, она не придала этой фразе никакого значения. Мерзко. И вообще, надо ей сказать, наверное, а то ведь выходит, что я ей вру (ну недоговариваю, эт ведь одно и тоже). Не важно. Пока что. О чем-то трепались. Не помню, о чем. О чем-то молчали. Не помню, о чем. Я—ему: если так и будем молчать, то мы уйдем, потому что вообще-то у нас в планах было прогуляться по набережной. Он—мне: скатертью дорога. Мы—ушли. А смысл сидеть? Смысл молчать? Смысл разговаривать? Я этого не хотела... Нам не о чем говорить. Все стало окончательно ясно еще в начале марта. Надо же, с середины февраля до начала марта у него в принципе были еще какие-то шансы, какая-то возможность... Слава Богу, он никогда не умел пользоваться шансами, и теперь, видя его, я не чувствовала НИЧЕГО. Совершенно. Никаких переживаний по поводу целого полгода, связанного с ним. Все—спокойно. Конец. Нам с ним.
А потом сидели с Танюшей на набережной, болтали, обсуждали взаимоотношения меня с людьми. Меня с парнями. Почему-то я подумала, что я—дрянь. Почему-то я подумала, что иначе—невозможно. Почему-то я подумала, что в стервозности—смысл. Грустно. Противно. Обидно. Хочется чего-то вечного, чистого, настоящего. А на деле?... Все мелко, низко, однобоко...
Все в порядке. Все просто зае....ь!
Приезжаю в училище, а нам сообщают потрясающую новость о том, что практики не будет. Ну мы с Танюшей сначала зашли в Ассамблею, отпечатали ей для моделирования одни лист. Потом уже пошли к метро, плавно думая, куда бы поехать погулять, т.к. в такую классную погоду домой не хочется. Сначала думали просто в центре погулять, а потом вдруг вспомнили, что собирались этот четверг потратить на то, чтоб съездить в СЗПИ, узнать, как там и что. И подумали, зачем ждать четверга? В итоге поехали до канала Грибоедова, там через арку—по площади вышли на Миллионную и пешочком пошли в здание института. По пути ко мне какой-то хач пристал—вообще, за горло рукой захватил, а я этого совершенно не переношу... Мне охренительно мерзко от такой наглости стало. И даже не то, чтобы страшно, а просто—мерзко. Все-таки, со мной Танюшка была, и, если что, мы бы такого визгу наделали в два голоса. Но и так нормально справились... Просто... сука-мужик. Мерзко. Я такая была... не испуганная—ЗЛАЯ. Моя шея—запретная зона для чужих рук. Мое самое уязвимое психологически место.
Дошли до СЗПИ, а приемная комиссия в другом помещении. Идем туда. По пути раздается звонок. Макс. Я долго думаю, брать-не брать, т.к. всякими выяснениями отношений наелась дальше некуда. Беру. Он спрашивает, чего я мимо него прошла. Я в ауте. Когда? На Дворцовой? Mother fucking... sheet. Да, надо же, а я и не заметила... Сказал, что я похорошела... А разве я когда-нибудь была НЕ красивой? По-моему нет... Решили на обратном пути случайно пересечься... Не знаю, зачем так решили. Наверно, я просто захотела на него посмотреть после всех наших итальянских страстей. Интересно посмотреть на человека, которого не видел после того, как с ним расстался.
В приемной комиссии выяснили почти все, что хотели. Почти всем остались довольны. ПОЧТИ.
Дворцовая площадь. Максим. С каким-то очередным «просто знакомым». С какой-то очередной бутылкой пива. С какой-то очередной сигаретой. Одну за одной. Вроде, теперь это был «Петр». Гадость мерзостная, насколько я помню, хуже его вечного «Союз-Аполлона». Нахал, ляпнул при Танюше, что я курила. Правда, она не придала этой фразе никакого значения. Мерзко. И вообще, надо ей сказать, наверное, а то ведь выходит, что я ей вру (ну недоговариваю, эт ведь одно и тоже). Не важно. Пока что. О чем-то трепались. Не помню, о чем. О чем-то молчали. Не помню, о чем. Я—ему: если так и будем молчать, то мы уйдем, потому что вообще-то у нас в планах было прогуляться по набережной. Он—мне: скатертью дорога. Мы—ушли. А смысл сидеть? Смысл молчать? Смысл разговаривать? Я этого не хотела... Нам не о чем говорить. Все стало окончательно ясно еще в начале марта. Надо же, с середины февраля до начала марта у него в принципе были еще какие-то шансы, какая-то возможность... Слава Богу, он никогда не умел пользоваться шансами, и теперь, видя его, я не чувствовала НИЧЕГО. Совершенно. Никаких переживаний по поводу целого полгода, связанного с ним. Все—спокойно. Конец. Нам с ним.
А потом сидели с Танюшей на набережной, болтали, обсуждали взаимоотношения меня с людьми. Меня с парнями. Почему-то я подумала, что я—дрянь. Почему-то я подумала, что иначе—невозможно. Почему-то я подумала, что в стервозности—смысл. Грустно. Противно. Обидно. Хочется чего-то вечного, чистого, настоящего. А на деле?... Все мелко, низко, однобоко...
Все в порядке. Все просто зае....ь!
) ) И вообще, у мастера очень много дворников...