...толи я ангел, толи попросту псих...
Скулю...
Я, выкинутая собака, бегаю от одного человека к другому. Надеюсь хоть у кого-то найти теплый добрый взгляд. Человеческий взгляд. А все смотрят на меня каким-то внутренним злым огнем, какими-то скалящимися глазами, готовыми удушить. Кидают подачку и ждут, когда я подберусь к ней поближе. Подхожу. У них в руках, откуда ни возьмись, появляется тяжелая палка, и они начинаю бить меня ею по больной пояснице. Скулю. Поджимаю хвост. Убегаю. Ищу сухой угол, пригретый на солнце... Нет нигде,--везде слякотно, грязно, сыро... Апрель дразнит изредка появляющимся солнцем, зовет на улицу и тут же ошпаривает холодным ветром. Скулю. Вечер. Начинает темнеть. Ветер завывает все сильней и сильней. Облака проплывают по бескрайнему небу, будто надеются найти приют. Зря они. Все тщетно. Выплывает луна. Круглая, как буханка хлеба. Холодная. Черствая. Скулю. Вою. Мой вой подхватывает бездомный ветер и несет по пустым подворотням. Подворотни воют в один голос со мной. Найти бы хоть кусок колбасы. Нет, какая, к черту, колбаса? Хотя бы хлеба... Выползаю из-под скамейки. Блуждаю. До чего болит поясница... Хвост облез... Шея еще не зажила... Скулю. Жалко самого себя. Дрожу на ветру. Насморк не дает принюхаться и учуять хоть что-нибудь. Помню, что стою возле пекарни. Там мне всегда давали теплые корки. Там был добрый старик-охранник. Такой же бесприютный, как и я. Умер. Еще в прошлом месяце... Ел ли я с тех пор?.. Да, наверно, но всё не то... всё—чтоб выжить. И это всё—уже не важно. А тогда—я скрашивал его серые остатки жизни. Тогда—я еще надеялся на дом. Пусть на неуютный дом того старика, но—дом. Вспомнил Человека. Скулю. Его больше нет. Нет надежды. Нет дома. У меня никогда не было дома, я так хотел... Я всегда был—выкинутым, ненужным, бесполезным... Глаза слезятся от отчаянья. Когда-то—глубоко карие глаза, способные различить любую тень ночных дворов. Теперь—неопознанно-мутные. Я перестал быть хищником, каким был в молодости. Стал просто жалкой собакой. Старой жалкой собакой, неспособной ни на что. Скулю. Тихий двор. Сюда не задувает холодный ветер. Опять искать скамейку. Вот. Она даже далеко от лужи из недавно растаявшего снега. Ложусь. Пытаюсь согреться от тепла собственной шерсти... Какой же я облезлый! Седьмой год... Скоро ли конец всему? А мою бесприютную собачью душу не примут даже в животном раю. Я слишком давно, слишком прочно привык к своей ненужности. Неужели так навсегда? Какое страшное слово—Навсегда. Скулю... Шаги. Из-за угла заворачивает какой-то пьяница. Их слишком много в этом городе. И у них такие же ненужные души. Никому ненужные. Кто они—эти люди? Почему—они? Сначала ли они стали бесприютными, а затем—пьяницами, или наоборот... Зачем—они? Скулю. Сел на мою скамейку. Погладил меня по загривку. Аккуратно. Теплые пальцы. И руки—какие-то слишком заботливые. Хотя лучше бы—кусок колбасы. Добрый человек. Уходит. Засыпаю. Перед глазами—картины из детства. Когда я был щенком, всё было иначе. И люди были добрее. И вся жизнь была еще впереди. Начинается мелкий дождик—не дает заснуть. Скулю. Кружится голова. Сознание куда-то уходит. И я почему-то ничего не понимаю. Понял. Последний раз понял. Это конец. Все. Добродился. Скулю. Не получается. Сердце бьется медленнее, чем обычно. Так медленно-медленно стучит, готовое остановиться. Все. Конец. Пусть другие найдут дом...
Я, выкинутая собака, бегаю от одного человека к другому. Надеюсь хоть у кого-то найти теплый добрый взгляд. Человеческий взгляд. А все смотрят на меня каким-то внутренним злым огнем, какими-то скалящимися глазами, готовыми удушить. Кидают подачку и ждут, когда я подберусь к ней поближе. Подхожу. У них в руках, откуда ни возьмись, появляется тяжелая палка, и они начинаю бить меня ею по больной пояснице. Скулю. Поджимаю хвост. Убегаю. Ищу сухой угол, пригретый на солнце... Нет нигде,--везде слякотно, грязно, сыро... Апрель дразнит изредка появляющимся солнцем, зовет на улицу и тут же ошпаривает холодным ветром. Скулю. Вечер. Начинает темнеть. Ветер завывает все сильней и сильней. Облака проплывают по бескрайнему небу, будто надеются найти приют. Зря они. Все тщетно. Выплывает луна. Круглая, как буханка хлеба. Холодная. Черствая. Скулю. Вою. Мой вой подхватывает бездомный ветер и несет по пустым подворотням. Подворотни воют в один голос со мной. Найти бы хоть кусок колбасы. Нет, какая, к черту, колбаса? Хотя бы хлеба... Выползаю из-под скамейки. Блуждаю. До чего болит поясница... Хвост облез... Шея еще не зажила... Скулю. Жалко самого себя. Дрожу на ветру. Насморк не дает принюхаться и учуять хоть что-нибудь. Помню, что стою возле пекарни. Там мне всегда давали теплые корки. Там был добрый старик-охранник. Такой же бесприютный, как и я. Умер. Еще в прошлом месяце... Ел ли я с тех пор?.. Да, наверно, но всё не то... всё—чтоб выжить. И это всё—уже не важно. А тогда—я скрашивал его серые остатки жизни. Тогда—я еще надеялся на дом. Пусть на неуютный дом того старика, но—дом. Вспомнил Человека. Скулю. Его больше нет. Нет надежды. Нет дома. У меня никогда не было дома, я так хотел... Я всегда был—выкинутым, ненужным, бесполезным... Глаза слезятся от отчаянья. Когда-то—глубоко карие глаза, способные различить любую тень ночных дворов. Теперь—неопознанно-мутные. Я перестал быть хищником, каким был в молодости. Стал просто жалкой собакой. Старой жалкой собакой, неспособной ни на что. Скулю. Тихий двор. Сюда не задувает холодный ветер. Опять искать скамейку. Вот. Она даже далеко от лужи из недавно растаявшего снега. Ложусь. Пытаюсь согреться от тепла собственной шерсти... Какой же я облезлый! Седьмой год... Скоро ли конец всему? А мою бесприютную собачью душу не примут даже в животном раю. Я слишком давно, слишком прочно привык к своей ненужности. Неужели так навсегда? Какое страшное слово—Навсегда. Скулю... Шаги. Из-за угла заворачивает какой-то пьяница. Их слишком много в этом городе. И у них такие же ненужные души. Никому ненужные. Кто они—эти люди? Почему—они? Сначала ли они стали бесприютными, а затем—пьяницами, или наоборот... Зачем—они? Скулю. Сел на мою скамейку. Погладил меня по загривку. Аккуратно. Теплые пальцы. И руки—какие-то слишком заботливые. Хотя лучше бы—кусок колбасы. Добрый человек. Уходит. Засыпаю. Перед глазами—картины из детства. Когда я был щенком, всё было иначе. И люди были добрее. И вся жизнь была еще впереди. Начинается мелкий дождик—не дает заснуть. Скулю. Кружится голова. Сознание куда-то уходит. И я почему-то ничего не понимаю. Понял. Последний раз понял. Это конец. Все. Добродился. Скулю. Не получается. Сердце бьется медленнее, чем обычно. Так медленно-медленно стучит, готовое остановиться. Все. Конец. Пусть другие найдут дом...